Любовь тайваньцев к чаю выходит далеко за рамки любви к вкусу этого ароматного напитка и тем более привычки его пить. Она сродни любви родителя к своему чаду, ибо чай или, точнее, культура чаепития в Китае и на Тайване есть утончённейший продукт культурной традиции этих стран. Начать с того, что чай – вообще не китайское изобретение. Он попал к древним китайцам от народов, населявших юго-западные окраины китайской цивилизации, и долгое время оставался напитком простонародья. На первых порах чайные листья даже не заваривали в чайнике, а просто варили в лохани и ели ложками, как суп. Не слишком эстетично, но тонус поднимает. Постепенно новый напиток привлекает к себе внимание учёных, которые открывают в нем эстетические качества. Наконец, наступает момент кристаллизации традиции: в конце VIII века. Лу Юй, страстный энтузиаст чайного дела, создает «Канон чая», в котором зафиксированы основные правила культурного чаепития и его духовные принципы, простые и бездонные: смирение, утончённость, чистота и покой души. Далее следует этап совершенствования чайной традиции и её распространения на самые разные области общественной жизни: множатся сорта чая, чаепитие и его принадлежности входят в повседневную жизнь учёной элиты и даже религиозный культ. Чай начинает играть роль универсального средства и символа человеческого общения: чашкой чая встречают гостей, многочисленные чайные в городах становятся популярнейшим местом встречи людей всех сословий и, пожалуй, самым демократичным заведением старого Китая: сюда пускали даже последних бедняков, которым разрешалось допивать то, что оставили в чайниках платёжеспособные посетители. Ещё и сегодня «чайным собранием» на Тайване называют неформальные встречи, что называется «посиделки», сослуживцев и единомышленников.
Образованные верхи культивируют чаепитие как форму изысканного общения. В XVI веке учёный Фэн Кэ-бэнь приводит список из 13 «добродетелей» образцового чаепития, где на первом месте стоит «отсутствие суетности», а на втором – «общение с дорогим гостем». Одно, действительно, подразумевает другое. Ведь по-настоящему близкие люди не столько говорят, сколько молчат о том, что их соединяет! Вот и принимать «дорогого гостя» полагалось не во внутренних покоях дома, что, по китайским понятиям, попахивает фамильярностью, а в саду, на фоне живописного вида. Хозяин и гость садились боком друг к другу, имея перед собой общий пейзаж так, что, казалось, весь мир вовлекался в беседу друзей. Разнообразие мира обещало неисчерпаемость моментов открытия его красоты и, следовательно, радостного соучастия в метаморфозах природы. Подлинность существования даётся нам в опыте возобновления непреходящего, вечнопреемственности одухотворённой жизни. Она никогда не дана, но всегда приходит, извечно возвращается к тому, кто бодрствует духом и умеет быть, как говорили древние даосы, «таким, каким ещё не бывал». Она есть потому, что её нет, и требует восхищённой открытости сердца миру. Вот почему тонкий, едва уловимый, но отличающийся таким богатством оттенков чайный аромат стал в Китае, так сказать, фирменным знаком полноты общения и вместе с тем религиозного просветления, особенно среди последователей чань-буддизма. «Вкус чая – вкус чань!» – гласит популярная чаньская сентенция.
Красота чаепития универсальна, как правда жизни. Она сродни музыке самого бытия – бесконечно разнообразной, как мир, и утончённой, как гармония небесных сфер, улавливаемой только безупречно бодрствующим духом. В этом мире музыкальных соответствий важна чёткость не определений, а отношений: всякое слово и всякий жест в восточном чаепитии исходят из глубины сердца и выписываются с каллиграфической точностью. Здесь значимы решительно все нюансы восприятия. Помимо десятков сортов чая на все случаи жизни и любой вкус, знатоки принимали во внимание и цвет, и форму, и фактуру как чайных листьев, так и чайной утвари. Чай могли ценить даже за то, что его листочки издают приятный звук, когда их насыпают в чашку. Следовало позаботиться и о подходящей воде, ибо, как говорят на Тайване, чайник – отец чая, а вода – его мать. Тайваньские знатоки чаепития особенно ценят жидкость, стекающую со сталактитов (её называют «молоком Матери-Земли»), или росу на бамбуке, ибо бамбук слыл родным чаю растением. Выбор чайников тоже даёт широчайший простор фантазии и по форме, и по материалу, и по цвету. На Тайване можно встретить даже чайники, высеченные из камня.
Выбор чайников даёт широчайший простор фантазии и по форме, и по материалу, и по цвету.
К эпохе позднего средневековья чай завоёвывает соседние с Китаем страны – Корею, Японию, Монголию, Тибет, и в каждой из них складываются свои самобытные традиции чаепития. Чай, таким образом, служит самопознанию народного духа. А в прошлом столетии, с распадом традиционного общественного уклада, начинается период смелого экспериментирования на заданные темы чайной культуры: знатоки чая и керамисты соперничают в создании своих оригинальных стилей «чайного искусства», культура чая становится всё более разнообразной и индивидуализированной. Это развитие естественно и даже неизбежно, ведь правда жизни сокрыта в её бесконечном разнообразии и непрерывном обновлении. Эксцентричное, курьёзное, даже гротескное – органическая часть чайной культуры Китая, как, впрочем, и культуры вообще. Сегодня ландшафт этой почтенной традиции напоминает пейзажи южного Китая, где выращивают чай: горизонт обрамляют могучие горы – элитарные традиции чаепития, которые поросли молодой буйной порослью современных чайных новшеств, тогда как внизу раскинулись плодородные поля – народный, бытовой субстрат чайной традиции, питающий её элитарные проявления.
Два обстоятельства особенно примечательны в истории – в своём роде типичной – китайской чайной традиции. Эта традиция показывает, во-первых, что практика, реальный опыт предшествуют пониманию и скрытно предопределяют его. Во-вторых, речь идёт о практике по-своему универсальной, пронизывающей все стороны культуры. Отсюда несколько непривычный для нас вывод: китайцы живут не идеями и доктринами, а действительной, с полной непосредственностью и, если можно так сказать, телесным присутствием удостоверяемой правдой жизни. Они ценят не умное, а долговечное, не знание, а удобство (учитывая, что это слово имеет и моральное содержание). Вот и чаепитие, в конце концов, доставляет чисто физическое удовольствие, причём духовные и эстетические ценности отлично сочетаются в нём с целебными свойствами и общественной пользой, ведь чаепитие, напомню, – это могучее средство социализации.
Разглядывая ландшафт чайной культуры Китая и сопредельных стран, не перестаёшь удивляться его необыкновенному разнообразию и утончённости при наличии некой общей, неопределимой в понятиях, но безошибочно ощущаемой в глубине сознания основы. Вот где почти физически чувствуешь ускользающее присутствие, как говорили в Китае, «одной нити» бытия, которая сшивает в единую ткань все явления жизни. Правда чаепития наполняет все грани опыта: тут важны и чайные приборы, и сорт чая, и способ заварки, и место, и время года и суток, и, конечно, личности его участников. Всё это – знаки настроения, которое, подобно музыкальной тональности, придаёт неповторимую эмоциональную окраску сердцевине жизни – встрече сердец.
Керамист, каллиграф и художник Дай Чжу-си неизменно восседает за столом в окружении дюжины чайников собственного изготовления.
Время от времени я заглядываю в гости к учителю Дай Чжу-си – известному на Тайване керамисту, каллиграфу, художнику и, конечно, поклоннику «чайного искусства». Его магазинчик забит чаем и продукцией его керамической мастерской, на стенах – написанные им картины и надписи. Учителю Даю уже под семьдесят. У него живые, сияющие глаза и тонкая длинная бородка, какую положено носить китайским мудрецам. Он всегда сидит за чайным столиком в окружении дюжины чайников под собственноручно исполненной надписью: «Созерцай самодостаточность в себе». Своим лучшим произведением учитель Дай считает «чайники пяти стихий» – элегантно-пузатые чайники с металлической ручкой (стихия металла), деревянной крышкой (дерево) и собственно керамическим сосудом (земля). К чайнику, естественно, прилагаются вода и огонь. Но меня больше поражает их цвет – густой, сочный и чистый, словно выявляющий желтизну в жёлтом, синеву в синем и т.д. Непритязательная и несколько старомодная обстановка в лавке учителя Дая и его столь же непритязательный вид намекают на что-то главное, невыразимое в жизни этого поклонника чая – на жизнь, слившуюся с нескончаемой работой художника, наполненной одухотворённым чувством, свежестью целомудренного сердца и потому навеки впечатавшей свой сердечный узор в поток будней.
«Что отличает чайную культуру Тайваня?» – спрашиваю я учителя Дая. Тот без раздумий отвечает: «Во-первых, чаепитие у нас – дело всенародное и притом способное угодить вкусу каждого. А во-вторых, традиции чайного искусства на Тайване никогда не прерывались, и теперь мы можем кое-чему поучить даже китайцев на континенте».
Повсюду для чаепития используется специальный прибор в виде миниатюрного столика с горелкой и водостоком. К столику прилагаются бамбуковый стакан с пинцетом для чая и салфеткой. А вот чайные у каждого народа свои. Посетив десятки подобных заведений в Японии, Китае и на Тайване, могу засвидетельствовать наличие немалых различий в их стилистике. Японские чайные более или менее тщательно воспроизводят стиль чайной церемонии в дзэнском духе. В континентальном Китае нынче модна обстановка в, так сказать, прихотливо-примитивистской манере, слегка напоминающей европейское рококо. Массивные, сучковатые столы и кресла отличаются причудливой в своей «естественной спонтанности» формой. Они покрыты наростами и наплывами, не держат форму, расплываются в пространстве, но имеют полированную поверхность. Тайваньские же чайные ориентированы большей частью на простоту и непритязательность крестьянского быта, что, конечно, не лишает местную культуру чая своей особенной утончённости. На то есть сразу несколько причин: отличные природные условия для выращивания лучших, высокогорных сортов чая, достижения селекционеров, экономическое процветание, которое дало островитянам время и деньги заниматься «чайным искусством», а главное – обилие живописных, сплошь покрытых курчавой порослью гор, что позволяет сделать чаепитие достойной кульминацией романтической прогулки на лоне природы. Другая черта местной чайной культуры – её откровенный практицизм, соединение чаепития с коммерцией. К примеру, в последнее время при магазинах известной сети чаеторговли «Тянь жэнь» (что значит «Небесная гуманность») появились закусочные, где можно просто поесть в окружении предметов чайной культуры.
Ван Вэнь, «За приготовлением чая» (XVI в.)
Как большинство тайваньских городов, Тайбэй окружён горами, и для любителей чая главная из них – Маокун на юго-восточной окраине тайваньской столицы. Здесь выращивают один из лучших сортов чая, именуемый «Железная богиня Гуаньинь». В местном «Центре чайной культуры» можно ознакомиться с тайваньским чайным царством и непростой технологией чайного производства, включающей в себя до полутора десятков операций. Тут же зал для проведения лекций, конференций, показательных чайных церемоний и т.п. Но бульшую часть времени здание центра почти безлюдно: публика предпочитает проводить время в рассыпанных по окрестным горам деревянных, дачного вида, чайных, откуда можно любоваться бирюзовым закатом, медленно сгущающимися сумерками и светящейся вдалеке панорамой Тайбэя. Как ни подгоняет человека современная жизнь, ему положено жить поэтически на этой земле. И чайный аромат мало что значит без навеваемого маокунскими видами чувства мирового покоя и отдохновения.
Чай можно пить в такое время:
Будучи на покое;
Когда слушаешь скучные стихи;
Когда мысли спутаны;
Когда отбиваешь такт, слушая песню;
Когда живёшь в уединении;
Когда живёшь жизнью учёного;
Когда беседуешь поздно ночью;
В брачных покоях;
Когда посещаешь друга, возвратившегося из дальних странствий;
В хорошую погоду;
В сумерках дня;
Когда распускаются цветы;
В жаркий день, у зарослей лотоса;
Когда посещаешь уединённый храм;
Когда созерцаешь потоки и камни, составляющие живописную картину.
Сюй Цзэ-шу, «Наставления о чае» (XVI в.)