Каждый год в конце сентября на Тайване отмечают день рождения Конфуция. В наше время этот праздник – не только дань прошлому, но и выражение надежды на будущее.
По старому крестьянскому обычаю Тайбэй просыпается рано. С рассветом город наполняется рёвом автобусов и стрекотом мотороллеров, гулом утренних базаров и призывными криками торговцев, продающих еду на завтраки. Но каждый год 28 сентября на улице Большого Дракона в старом центре тайваньской столицы к обычному городскому шуму добавляются малознакомые современному человеку звуки. Они доносятся из расположенного здесь храма Конфуция. Издаёт их экзотический оркестр, который состоит из набора каменных пластин – литофонов, дюжины бронзовых колоколов, пары гонгов и большого барабана. Оркестр исполняет ритуальную, или, как её называют, «изысканную» музыку древнего Китая. Никаких душеподъёмных маршей или задушевных мелодий – только сухая череда нот, которые обозначают тон и ритм, заставляя слушателя вслушиваться в «чистое звучание» и так воспитывая в нём чуткий покой духа. Металл и камень поют в день рождения Конфуция – первого мудреца и учителя Китая. Одновременно построенные аккуратными рядами танцоры в разноцветных шёлковых халатах, с топориками и щитами в руках, исполняют ритуальный танец времён Конфуция. Танец прост, как древняя музыка: шаг вперед, назад и в сторону, сдержанный поклон. Дело не в зрелищности, а в правильном исполнении, которое, конечно, требует правильного духовного состояния. После танца – жертвоприношения, совершаемые всё в той же торжественно-сдержанной манере.
Чествование Конфуция начинается очень рано – в пятом часу утра, ещё до рассвета. Тоже древний обычай, по-своему практичный и мудрый: кто хочет быть здоровым и богатым, должен вставать рано. Аудиенции у императора тоже начинались с рассветом: власть является людям с сиянием дневного светила. А театральные представления могли идти по ночам даже в отсутствие публики, ибо предназначались не людям, а богам. Всё дело в том, что в старом Китае представление никогда не было отделено от ритуала, а для церемонии зрители, строго говоря, не нужны. Точнее, участники церемонии сами же являются её зрителями; они и действуют, и наблюдают свои действия. Ведь возвышенный пафос ритуала проистекает из чувства связи человека с вечным в себе и, следовательно, его связи с усопшими предками и богами, а равным образом другими людьми. Это единение людей и богов, живых и умерших нельзя показать или доказать, о нём можно только свидетельствовать. В сущности, оно удостоверяется опытом сокровенной зеркальности бытия, в которой проницают друг друга вечно несопоставимые миры: видимое и невидимое, мыслимое и немыслимое. Ритуал есть не что иное, как свидетельство, символ такого единения. В нем и благодаря ему жизнь превращается в декорум внутренней правды. Праздник памяти Конфуция или театральное представление (которое для тайваньцев не столько зрелище, сколько игра как таковая, чистое действо) могут идти в темноте и без зрителей потому, что удостоверяют нераздельность сокровенного и орнаментального, которое задано бодрствующему сердцу даже прежде, чем при свете дня появится мир вещей и параллельный ему мир идей. Недаром конфуцианская традиция требовала от своих приверженцев устранять дурные мысли прежде, чем они проявятся в уме.
Современные исследователи на все лады излагают «учение Конфуция», но ключ к пониманию Конфуциева наследия дают не теории, а два простых факта. Во-первых, Конфуций не писал книг, а только высказывался по разным поводам; он явно дорожил живым непосредственным общением больше отвлеченных умствований. Во-вторых, Конфуций очень ценил и любил ритуалы и предметы, к ним относящиеся: одеяния, регалии, музыкальные инструменты, жертвенные сосуды, экипажи, книги. Более того, в самом Конфуции его ученики и потомки наибольшее значение придавали отнюдь не идеям, а его личным вещам и манерам, вообще образу жизни. Что осталось от философов европейской античности? Только их мысли, тогда как их жилища, вещи и сами могилы давно преданы забвению. А на родине Конфуция в полной сохранности стоит его дом, набитый старинными вещами (сейчас не так важно, подлинными или нет), на кладбище рода Конфуция почётное место отведено его могиле, существует полная родословная потомков мудреца, которых к настоящему времени раскинуто по миру не много не мало более трёх миллионов человек!
Что означает это любовное внимание к личным вещам, характеру, поведению человека? Речь идёт о предметах столь же уникальных и неповторимых, как и всяческие жизненные «случаи», которые на самом деле и побуждают нас говорить, причём всегда говорить новое, часто совершенно неожиданное. Истинно человечный мир бесконечно разнообразен. Поэтому человека нельзя придумать. Его можно только открыть. В лице Конфуция человек в Китае впервые открыл себя, встретился с собой и... остался навсегда. И этот открывший себя, живущий сердечной сообщительностью человек не может оставаться с собой без культуры, утверждающей всё уникальное и своеобразное.
Правительство Тайбэя дополнило праздник памяти Конфуция международной конференцией, в которой приняли участие поклонники древнего мудреца почти из всех стран «конфуцианского ареала». Зрелище по-своему любопытное, дающее редкую возможность наблюдать особый человеческий тип, выкованный конфуцианством: тип книжника-эрудита, бледного и высохшего от учёных занятий, но степенного и до невозможности учтивого, твёрдо верящего в силу культуры и нравственного примера. Объединяло всех участников конференции и убеждение в непреходящей и притом всемирной ценности идей Конфуция. Ведь Конфуций учит искусству человеческого общения, а коммуникативность – ключ к успеху в современном мире, где единство человечества раскрывается в неисчерпаемом богатстве человеческих форм жизни. Как заявил участник конференции профессор Университета Даньцзян Цзэн Чжао-сюй, «присущий конфуцианству культ гармонии в общественной жизни позволит ему стать главным фактором интеграции культур Запада и Востока».
Субботним утром я еду в машине с господином Кун Дэ-линем на встречу с его коллегами, чтобы рассказать им о России. Кун – потомок Конфуция в 77-м поколении. В Европе столь почтенная родословная дала бы моему спутнику сто очков форы перед самым знатным аристократом, но здесь, на Тайване, он – скромный служащий, заведующий обучением персонала в одной из крупных торговых фирм. Кун живет с родителями и в свои без малого 40 лет не женат. «Ещё не накопил денег», – поясняет он причину своего холостяцкого быта. Копить деньги – главное хобби и добродетель тайваньцев, важнее которых разве что умение деньги зарабатывать.
На автостраде машина еле плетётся в бесконечной пробке, и я, пользуясь моментом, расспрашиваю Кун Дэ-линя про местный бизнес.
– Скажите, господин Кун, в чем причина экономических успехов Тайваня?
– Тайвань – страна бедная природными ресурсами, и мы знаем, что должны упорно трудиться и дружно жить, чтобы выжить. К тому же тайваньцы – народ простой, демократичный, а демократия благоприятствует свободному рынку и предпринимательству.
– А правительство не мешает бизнесу?
– Нет, не мешает и даже старается помогать, хотя толку от него мало. И взяток чиновники не берут. (Я тоже отовсюду слышу, что даже дорожные полицейские перестали здесь брать взятки лет двадцать назад.)
– Ну, а чем манера ведения бизнеса на Тайване отличается от соседних стран?
Кун Дэ-линь – знаток бизнес-культуры и отвечает без запинки, как выученный урок:
– Японцы – те преданы коллективу и начальству, у них все служащие компании – как один человек. Ну, а тайваньцы – как сыпучий песок, что бы ты тайваньцу ни говорил, он будет по-своему думать, хотя виду не покажет. Опять же среди нас есть свои большие различия. Выходцы с юга Фуцзяни (говорящие на южнофуцзяньском диалекте – Авт.) преданы друзьям, крепко держат свое слово. Люди хакка – те очень бережливые, рачительные. Гуандунцы шустрые, пронырливые...»
Оказывается, тайваньское общество, на взгляд европейцев совершенно монолитное, в действительности неоднородно. Оно, словно китайская пейзажная картина, складывается из огромного множества нюансов. В отличие от Японии и даже Кореи, на Тайване семейное имущество делится поровну между всеми наследниками. Может быть, поэтому тайваньцы предпочитают быть хозяином пусть маленького, но собственного дела, и если фирма разрастается, она выделяет из себя несколько самостоятельных, но всё же тесно связанных между собой семейных компаний. «Лучше быть головой курицы, чем хвостом быка», – гласит тайваньская народная поговорка. Ещё и сегодня 98 из ста богатейших компаний Тайваня сохраняют черты семейного бизнеса. Компания Кун Дэ-линя, кстати, тоже семейное предприятие, и никто из посторонних к управлению ею не допускается. В целом же тайваньский бизнес – это густая и очень живучая паутина небольших специализированных компаний, связанных родственными и личными узами.
Давно прошли те времена, когда китайские революционеры презрительно называли конфуцианскую традицию «семейной лавочкой Конфуция». Забыты прогнозы известного немецкого социолога Макса Вебера, который утверждал, что конфуцианство станет непреодолимым препятствием для развития капитализма, поскольку оно обрекает человека на пассивность и равнодушие к жизни. В наше время, напротив, господствует мнение о том, что акцент конфуцианства на родственных и дружеских узах способствует укреплению капиталистического уклада. Мнение это не лишено оснований: сердечность в отношениях и есть то, что теперь называют «социальным капиталом». И если сила капитализма заключается в том, что он умеет эксплуатировать человеческие желания, извлекая доход буквально из ничего – из пустоты, отсутствия предмета вожделения, которыми питается желание, то конфуцианство с его тонко разработанной техникой артикуляции желания в современных условиях благоприятствует процветанию капиталистического уклада. То же конфуцианство определённым образом типизирует социальную среду, что облегчает коммуникацию и отношения обмена. А в наши дни оно способно делать это в глобальном масштабе. Мы можем даже говорить о соответствии восточной метафизики пустоты и капиталистической системы, ибо пустота желания созвучна пустоте всеобщей эквивалентности ценностей. Но нужно помнить, что это соответствие всегда имеет специфическую культурную окраску и что капитализм в Восточной Азии способствует «цветущей сложности» локальных культур. Наконец, тот же капитализм усиливает неравномерность развития отдельных регионов.
Так что празднование дня рождения Конфуция в глобализированном Тайбэе – не просто дань прошлому, а, скорее, признак устремлённости в будущее. Точь-в-точь по завету Конфуция: мудр тот, кто «лелея старое, открывает новое».