Тайваньское наречие — это не признанный официально, грубый и вульгарный язык, используемый простонародьем. Так, пожалуй, некогда люди в массе своей относились к этому наречию. Ныне, десять лет спустя после отмены на Тайване военного положения, подобное отношение постепенно меняется. Наряду со стандартным китайским языком гоюй (букв. “государственный язык”), базирующимся на пекинском диалекте и являющимся официальным, тайваньское наречие обрело свое место в классах и аудиториях учебных заведений, в системах общественного транспорта — в частности, в метрополитене — и других общественных местах. Немало людей сегодня пользуются только тайваньским наречием и восторженно говорят о его преимуществах, — все это даже становится причиной раздоров между различными этническими группами на Тайване.
Как пишутся по-тайваньски слова “ананас”, “помидор” и “гуава”? Этот вопрос был задан не на школьном экзамене по языку. Это — вопрос, который в октябре 1998 года член Законодательного Юаня Чэнь Гуан-фу задал министру образования Линь Цин-цзяну. Обратите внимание — законодатель спросил, как пишутся эти слова, а не как они произносятся.
Линь Цин-цзян — уроженец Тайваня, и законодатель, разумеется, не проверял, хорошо ли он владеет тайваньским наречием, а стремился привлечь его внимание к тому, что недавно утвержденные новые стандартные учебники по языку, литературе и общественным дисциплинам для “сквозного” 9-летнего курса обучения в начальной и средней школе имеют, по его мнению, все же недостаточно выраженный “местный характер”. Чэнь Гуан-фу считает, что тематика, связанная с прошлым и настоящим Тайваня, местный язык и литература не должны играть в этом курсе лишь вспомогательную роль, они должны быть его главным стержнем.
С того времени, как правительство Китайской Республики перебазировалось на Тайвань в 1949 году, учебники по всем предметам составляются здесь на стандартном китайском языке. Но с тех пор, как было отменено военное положение, постоянно раздаются призывы о включении в учебники материалов по тайваньскому языку и литературе. Что же должны содержать эти материалы? Придерживающиеся наиболее радикальных взглядов считают, что “учебные тексты должны быть составлены по-тайваньски и записаны с помощью модифицированной китайской графики”; некоторые выступают за то, чтобы “произведения тайваньской литературы” (например, проза Лай Хэ, созданная в период японской оккупации, и стихи тайваньских поэтов) заменили в учебниках образцы традиционной культуры Китая — такие, как поэзия эпох Тан, Сун, Вэй и Цзинь; другие предлагают, продолжая почитать традиционную литературу Китая прежних эпох, дополнить ее некоторым количеством учебных материалов по “местной литературе”. Так же, как и политические дебаты по вопросу об отношении Тайваня к Китаю, все это является одним из проявлений сложного переплетения ориентаций и настроений, характерного для общественного сознания Тайваня в 90-е годы.
Сложные лингвистические дебаты
Сегодня, десять лет спустя после отмены военного положения, лингвистическая ситуация на Тайване кажется относительно спокойной, однако не стоит игнорировать изменения, которые не попадают в фокус внимания средств массовой информации. В частности, диалект хэло (как еще называют южнофуцзяньский диалект, к которому относится тайваньское наречие), на котором говорит более 70 процентов населения Тайваня и который прежде считался неполноценным языком низших слоев общества, постепенно становится знаком принадлежности к данной этнической группе, важным элементом местной культуры и символом отождествления себя с землей Тайваня. Правительственные должностные лица, не владеющие южнофуцзяньским диалектом, нередко оказываются в затруднительном положении, когда законодатели задают им вопросы по-тайваньски. Тайваньское наречие сосуществует с общеупотребительным стандартным китайским языком (называемым на Тайване гоюй — “государственным языком”, а иногда бэйцзинхуа — “пекинским наречием”, в материковом Китае — путунхуа — “общепонятным языком”, а в зарубежных китайских общинах — хуаюй — “китайским языком”) и уже не уступает ему по престижности и влиянию.
Существует неразрывная связь между языком и говорящей на нем этнической группой. Для политика использование языка определенной этнической группы служит способом выразить свою сопричастность с этой группой. Так, бывший губернатор провинции Тайвань Сун Чу-юй, являющийся уроженцем провинции Хунань в материковом Китае, активно использует тайваньское наречие, включая и слэнг, для выражения своих мыслей и чувств, и это уже, фактически, стало частью его имиджа. А когда свободно говорящий на своем родном тайваньском наречии бывший мэр Тайбэя Чэнь Шуй-бянь посещает районы, где живут представители этнической группы хакка или коренных народностей Тайваня, он всегда произносит одну-две фразы на языке соответствующей этнической группы.
Как следует понимать этот феномен политиков, говорящих на языках различных этнических групп? Некоторые считают, что Чэнь Шуй-бянь, говоря на диалекте хакка и языках аборигенов, стремится таким образом выразить этим этническим группам, находящимся в неблагоприятном положении, моральную поддержку, что имеет важное значение для сохранения ими своих родных языков. Вместе с тем, один депутат Провинциального собрания заявил как-то по поводу усердного освоения Сун Чу-юем тайваньского наречия: “Не следует думать, что говорить по-тайваньски, быть в состоянии выступать на тайваньском наречии — это и значит любить Тайвань!”
Сегодня дебаты вокруг использования тайваньского наречия не ограничиваются политическими кругами, они охватили сферу повседневной жизни простых людей. Многие “выходцы с материка”, не владеющие тайваньским наречием, частенько слышат язвительный вопрос: “Что же так — ешь всю жизнь тайваньский рис, а по-тайваньски говорить так и не научился?” Некоторые частные организации при найме работников обращают особое внимание на владение кандидатами тайваньским наречием — подобно тому, как в прошлом при приеме на работу учитывалось владение стандартным китайским языком.
Первой линией тайбэйской Системы скоростного сообщения (так называют здесь метро), на которой было открыто движение, стала линия, ведущая в район Мучжа. В первые шесть месяцев эксплуатации линии названия станций, которые автоматически объявляются для пассажиров на каждой станции при остановке поезда, звучали на двух языках — стандартном китайском и английском. Затем, без всяких публичных дискуссий, набор языков был изменен: английский исчез, и объявления стали делаться на трех “родных языках” — стандартном китайском, тайваньском и хакка.
Телекомпания “Миньши” (“Формоза ТВ”), которая при создании своих программ неизменно следует принципу “Тайвань — прежде всего!”, пригласила как-то “писателей, представляющих тайваньскую литературу” в студию на беседу, посвященную созданию телесериалов по “произведениям тайваньской литературы”. Во время этой беседы и ведущий, и большинство ее участников говорили исключительно на южнофуцзяньском диалекте. Это вызвало возражение со стороны писателя Ли Цяо, принадлежащего к этнической группе хакка: он намеренно произнес часть своего монолога на диалекте хакка, “чтобы восстановить равновесие”. Писатель из Иланя Хуан Чунь-мин, в свою очередь, отметил, что сегодня принята слишком узкая трактовка понятия “тайваньский язык” — он отождествляется с южнофуцзяньским диалектом без учета того, что и языки аборигенов, и диалект хакка тоже являются “тайваньскими языками”; подобный подход — это типичное проявление “шовинизма [говорящих на диалекте] хэло”.
Является ли тайваньское наречие вульгарным?
Язык — это своего рода знак. В сущности он является средством коммуникации, но при этом он тесно связан с культурой, историей, экономическими условиями и, в особенности, с политической властью. 22 миллиона человек, населяющих Тайвань — этот остров протяженностью всего около 400 километров, принадлежат к нескольким этническим группам — миньнань (потомкам переселенцев с юга Фуцзяни), хакка, аборигенам и “выходцам с материка”. Сегодня, когда южнофуцзяньский диалект, на котором говорит большинство населения острова, претендует на главенствующую роль, представители других этнических групп, также считающие себя “тайваньцами”, разумеется, возражают.
Столь сложное отношение на Тайване к вопросам, касающимся языка, объясняется историческими факторами. На протяжении 50 лет японской оккупации (1895—1945) и особенно в последние годы этого периода — с 1937 года, когда колониальные власти стали усиленно проводить кампанию японизации населения Тайваня, — местные язык и культура подвергались гонениям — говорить по-тайваньски запрещалось, а семьи, в которых хорошо говорили на “государственном языке” (то есть японском), получали поощрения. Все это привело к тому, что тайваньцы стали считать, что говорить по-тайваньски — гэйло, то есть вульгарно. Тайваньское наречие стало, в результате, языком второго сорта.
Ван И-дин, занимавший после прибытия на Тайвань с материка пост заведующего отделом рудников в Управлении экономического строительства Тайваньского провинциального правительства и участвовавший в работе, связанной с переходом власти от японской администрации к правительству Китайской Республики, писал в своей автобиографической книге “Сквозь годы испытаний”: “После возвращения Тайваня под юрисдикцию Китая вся местная интеллигенция владела лишь японским языком. При обсуждении официальных вопросов люди также должны были использовать японский — на южнофуцзяньском диалекте они говорили только в семье и когда бывали в деревне”.
В конце 40-х годов на Тайвань с материка прибыли около двух миллионов человек — военнослужащих и гражданских лиц. Политика правительства в языковой сфере состояла во “внедрении государственного (то есть стандартного китайского) языка”. Метод проведения этой политики в жизнь был весьма радикальный — “запрет говорить по-японски и по-южнофуцзяньски”. Ван И-дин писал в своей книге: “Это было, фактически, равносильно лишению местной интеллигенции, способной говорить только по-японски и по-тайваньски, права на публичное выражение мнений, получение информации и обсуждение вопросов”. И он отмечал далее: “Запрет на использование японского языка был продиктован вполне очевидными политическими мотивами, но запрет на использование тайваньского наречия был явным перехлестом”. По его мнению, подход правительства к решению языковых вопросов был одной из крупных ошибок, совершенных им в первые годы после перехода Тайваня под его власть.
Наиболее серьезным результатом твердой приверженности правительства в течение сорока лет политике внедрения стандартного китайского языка явилась ситуация, когда коренные этносы и хакка в значительной степени утратили свои родные языки. Южнофуцзяньский диалект сохранил свою жизнеспособность благодаря тому, что говорящие на нем составляют большинство населения Тайваня, однако в результате мер, нацеленных на вытеснение из обихода местных языков, — таких, например, как наказание учащихся за использование диалекта в стенах учебного заведения в форме денежного штрафа и вывешивания сообщения о случившемся на специальной доске или ограничение времени, отводимого программам на диалектах, в соответствии с Законом о радио- и телевещании, введенным в действие в 1976 году, — за тайваньским наречием еще больше закреплялась репутация языка, используемого лишь в неофициальной обстановке, несколько грубовато-простоватого, не лишенного некоторой теплоты, далекого от изысканности — в общем, простонародного.
После отмены военного положения значительно расширилась свобода слова, и в этой обстановке многие начали открыто выражать глубокое недовольство политикой правительства в языковой сфере. Это была естественная реакция на печальные события прошлого: подобно сжатой пружине, которая, будучи отпущенной, быстро устремляется в другое крайнее положение, многие люди стали вести себя весьма радикально в том, что касается языка.
Проблемы самоидентификации и язык
Некоторые люди стали демонстративно говорить в общественных местах только по-тайваньски. Прежде, если на собрании оппозиционной Демократической прогрессивной партии кто-нибудь заговаривал на стандартном китайском языке, его товарищи возмущенно шикали на него. Чтобы подчеркнуть свою принадлежность к определенной этнической группе, свое отношение к власти и свою позицию в вопросе национальной самоидентификации, многие намеренно демонстрировали свои языковые предпочтения.
В 1997 году профессор математики Государственного тайваньского университета Ян Вэй-чжэ стал читать курс “Математические методы и система доказательств” по-тайваньски. Такое выражение предпочтения тайваньскому наречию в аудитории вуза вызвало косые взгляды со стороны общественности. Профессор Ян заявил, что он преподает по-тайваньски, потому что у него наступило “самоосознание”. Он поясняет: “Государство создается волей людей, а не существует трансцендентно. То же самое можно сказать и о «государственном языке»”. Он считает, что “государственный язык” должен включать в себя тайваньское наречие, диалект хакка, стандартный китайский язык и полинезийские языки, на которых говорят аборигены Тайваня. То есть он не придерживается официально принятой дефиниции “государственного языка”, согласно которой последний отождествляется с одним языком, и в общественных местах намерен использовать “свой государственный язык”. В местах, где обсуждаются государственные дела, — местных собраниях и Законодательном Юане — использование своего родного языка “является не только правом, но и обязанностью”, утверждает он.
Использование родного языка как средство самоутверждения связано, главным образом, с глубоким осознанием своей принадлежности к определенной этнической группе. Для немалого числа людей такая ситуация крайне непривычна. “Если некоторые люди могут в публичных местах говорить на языке, который они сами объявляют «государственным», то не является ли это по сути иной формой языкового принуждения? Чем подобный «деспотизм» отличается от прежней политики «допущения только стандартного китайского языка»?” — ставит вопрос один политический обозреватель.
Профессор отделения истории Государственного университета Чжэнчжи Дай Го-хуэй считает, что многие привносят слишком много эмоций в лингвистические проблемы и смешивают проблемы языка с отношением к власти, национальной самоидентификацией и прочими “больными” вопросами прошлого. “В первое время после возвращения Тайваня под юрисдикцию Китая весь остров стал лихорадочно изучать стандартный китайский язык. Почему? Да потому, что все стремились отождествить себя с материком. Но происшедшие затем трагические события 28 февраля 1947 года (жестокое подавление антиправительственных выступлений) привели к конфронтации между уроженцами Тайваня и материка, и горячее стремление изучать стандартный китайский язык сменилось его резким неприятием, когда говоривших на нем стали даже презрительно называть диа — «свиньями»”, — говорит он. Сегодня к этому прибавляется еще такой фактор, как неприятие жителями Тайваня коммунистического режима в материковом Китае, и оно также приводит к нежеланию говорить на стандартном китайском языке гоюй, который, в основном, совпадает с принятым на материке в качестве официального языка путунхуа. Подобные социально-психологические явления, связанные с языком, заставляют задуматься о многом.
Дай считает, что лингвистические проблемы на Тайване порождены разногласиями по вопросам национальной самоидентификации — люди по-разному относятся к государству и власти. В Гонконге после его перехода под суверенитет КНР также возникли разного рода дискуссии по вопросам языка — причины этого коренятся в нежелании жителей этой территории подчиняться власти Пекина. Когда нет разногласий по вопросам национальной самоидентификации, не возникает и серьезных раздоров в связи с языковыми предпочтениями.
Плюрализм и многоголосие
Разногласия по вопросу национальной самоидентификации побуждают некоторых людей выступать с весьма радикальных позиций в том, что касается языка. При этом этнический плюрализм в тайваньском обществе делает эту проблему еще более трудноразрешимой. Например, некоторые считают, что, поскольку потомки выходцев с юга Фуцзяни составляют большинство населения острова, то язык, который они используют, — тайваньское наречие — должен стать официальным, но данная позиция встречает возражения со стороны других этнических групп.
Согласно результатам опроса, проведенного в 1996 году фондом “Формоза”, 61 процент уроженцев Тайваня южнофуцзяньского происхождения — за придание тайваньскому наречию статуса официального языка, 61 процент выходцев с материка — против этого, а мнения принадлежащих к этнической группе хакка разделились примерно поровну — по 40 с лишним процентов “за” и “против”.
В октябре 1998 года журнал “Синорама” провел опрос жителей четырех городов Тайваня — Тайбэя, Тай-чжуна, Гаосюна и Иланя. На вопрос “Какие языки, по вашему мнению, наиболее подходят для использования в официальной обстановке — например, в представительных учреждениях или в учебных заведениях?” 68 процентов опрошенных ответили: “Стандартный китайский язык”.
Язык неразрывно связан с политической властью. В 1987 году лингвист Хуан Сюань-фань провел опрос среди жителей Тайбэя. Более половины опрошенных заявили, что первым языком, который они освоили, было тайваньское наречие, но лишь 41 процент признал его своим “родным языком”. Как отметил Хуан, то, что они освоили тайваньское наречие раньше других языков, связано с их семейным происхождением, но то, что многие из них считают своим родным языком стандартный китайский язык, — это уже результат действия “социально-психологического” фактора.
Опрос, проведенный в 1996 году фондом “Формоза”, дал аналогичные результаты: 80 процентов опрошенных в возрасте до 30 лет считали себя “тайваньцами южнофуцзяньского происхождения”, но лишь 71 процент признал своим родным языком тайваньское наречие; “выходцами с материка” считали себя 11 процентов, но при этом количество тех, кто признал своим родным языком стандартный китайский, достигало 24 процентов. Таким образом, значительное число жителей Тайваня с разными этническими корнями считает своим родным языком стандартный китайский.
Но этим далеко не исчерпывается характеристика современной лингвистической ситуации на Тайване. Результаты другого опроса, проведенного Хуаном, показывают, что жители Тайваня повсеместно — и в городах, и в сельской местности — используют в качестве средства коммуникации своеобразный говор, представляющий собой комбинацию двух (стандартный китайский и тайваньский), а то и трех (с включением еще и элементов хакка) языков и диалектов. Опрос, проведенный в октябре 1998 года журналом “Синорама”, дал сходные результаты.
Речь сегодняшних жителей Тайваня можно было бы, пожалуй, точнее всего охарактеризовать как смешение элементов многих языков. Из их уст можно постоянно слышать фразы, включающие слова самого разного происхождения (что отражает влияние на местный язык различных культур), — вроде Чжэйгэ жэнь буши сёдо, цзюши таук’апайки, что значит: Он то ли придурок (яп. сёдо от англ. short circuit — букв. “короткое замыкание”), то ли [совсем] чокнутый (тайв. таук’апайки — букв. “голова не в порядке”); или Цин вэнь, ши шэйды колл-цзи цзай цзяо?, что значит: Не знаете, чей это пэйджер звонит? (где слово “пэйджер” произвольно образовано из англ. call — “звонить” и кит. цзи — “аппарат”). Некоторые считают, что этот феномен — не что иное как “звуковой плюрализм” и “многоголосие”, которые акцентируются в теории постмодернизма, — смешение и взаимодействие слов различных языков способны рождать большую творческую энергию. Но есть и те, кто считает это явление грубой и нелепой мешаниной или просто данью моде, лишенной глубокого смысла.
Смешение языков в значительной степени отражает синтез культур. Для блюстителей “чистоты” языка оно означает хаос. Но, если кто-то захочет отыскать некий “чистый” язык и станет даже с этой целью исследовать происхождение языков, то он обнаружит, что найти такой язык невозможно. Те, кто сегодня рассуждают о “возвращении к тайваньскому наречию” или о “допущении только стандартного китайского языка”, бросают бессмысленный вызов естественным законам развития языка.
Это представляется тем более очевидным с учетом того, что ныне, в конце ХХ века, плюрализм культур получает все большее признание. Стимулирующее воздействие различных культур друг на друга — в форме все большего взаимообогащения, безусловно, представляет собой позитивное явление.
Я говорю — значит я существую
Одни, считая предпосылкой плюрализма равноправие, выступают за придание тайваньскому наречию такого же статуса, каким обладает стандартный китайский язык, другие идут даже дальше, выдвигая концепцию “превосходства тайваньского наречия”. Третьи же прилагают усилия для того, чтобы избавить тайваньское наречие от репутации вульгарного и грубого простонародного языка.
Сегодня все обстоит совершенно не так, как прежде. “Интеллектуальная элита” находится в первых рядах тех, кто говорит по-тайваньски. Нынешние телевизионные дикторы, ведущие программы новостей на южнофуцзяньском диалекте, больше не похожи на неотесанных провинциалов — это элегантные и симпатичные мужчины и женщины. Многие во весь голос заявляют о превосходстве тайваньского наречия.
Учитель начальной школы в Илане Цю Шуй-цзинь отмечает, что в сравнении с пекинским диалектом, испытавшим влияние языков правивших Китаем неханьских народов — таких, как монголы (династия Юань) и маньчжуры (династия Цин), тайваньское наречие в большей степени сохранило звучание, свойственное древнему китайскому языку. Поэтому, считает он, изучив тайваньское наречие, можно лучше понять культуру ханьской нации — в частности, читая по-тайваньски древние стихи, можно полнее выразить красоту их звучания.
Линь Фэн-чжу — преподавательница, создавшая в Гаосюне Общество чтения по-тайваньски, — тоже отмечает, что многим словам, используемым в тайваньском наречии, можно найти письменные соответствия в древнем китайском языке — например, цин цай (“как угодно”), уэй сай (“ненужные разговоры”), у гау жу (“упрямый”), т’а цэ (“учиться”). Эта лексика более изысканная, чем соответствующие слова, используемые в современном китайском языке (байхуа).
Углубленный анализ позволяет заключить, что лексика тайваньского наречия, в сущности, не претерпела значительных изменений в ходе своей эволюции. “Изменились языковые предпочтения людей — под влиянием политических, экономических и прочих внешних по отношению к языку ценностей”, — говорит Цзян Вэнь-юй.
В связи с тем, что тайваньское наречие до сих пор не систематизировано и не стандартизировано, некоторые скептики высказывают сомнения в возможности выражать на нем все идеи и понятия с достаточной степенью глубины и широты охвата. Когда в 1997 году профессор Ян Вэй-чжэ начал читать лекции по-тайваньски, некоторые наблюдатели признали, что на тайваньском наречии можно преподавать естественные и точные науки — в частности, математику, но усомнились в том, что его можно столь же успешно использовать для преподавания гуманитарных дисциплин.
Как отмечает Цзян Вэнь-юй, теоретически любой язык может выполнять самые различные функции — использоваться для письменной и устной речи, для преподавания и литературного творчества. “В любом языке имеется много уровней, надо лишь дать ему возможность реализовать свой потенциал”, — говорит она.
Подобно культурному растению, требующему для нормального развития постоянного ухода — подрезки ветвей и стрижки листвы, тайваньское наречие нуждается во внимании и заботе со стороны как можно большего числа людей. Однако сегодня все, похоже, ограничивается лишь сентиментальными разговорами о том, что в нем “больше сохранилось из древнего китайского языка, чем в пекинском диалекте”, и субъективными суждениями типа того, что он-де “не подходит для более широкого использования”. Реальные усилия по развитию тайваньского наречия вглубь и вширь — например, по стандартизации его фонетики и письменности — предпринимаются на нынешнем этапе, увы, лишь небольшим числом энтузиастов-одиночек.
Зачем учить тайваньское наречие?
Как избежать излишних эмоций и ненужного противопоставления при рассмотрении языковых вопросов — это, пожалуй, проблема, над которой стоит поглубже поразмыслить людям, которых всерьез заботит будущее тайваньского наречия. В принятой ООН Всеобщей декларации прав человека ясно сказано, что использование родного языка является одним из фундаментальных прав человека. Цзян Вэнь-юй отмечает, что язык отражает культуру и определенное мировоззрение. К примеру, такие тайваньские пословицы, как “Кто дитятей украл огурец, потом и быка украдет” (означает, что воспитание ребенка должно начинаться сызмальства) или “И обезьяна может упасть к подножию дерева” (выражает идею неисповедимости человеческой судьбы), в которых фигурируют реалии жизни тайваньского общества в прежние времена, конечно, могут сегодня иметь в восприятии многих людей несколько иной смысл.
Сегодня на Тайване официальная политика в языковой сфере состоит в “поддержке использования стандартного китайского языка и уважении к местным языкам”. Но проблема уже не в том, как сохранить тайваньскую языковую культуру, а в том, как передать эту культуру следующему поколению. В результате принятия в 1996 году курса на “тайванизацию образования” во многих начальных школах было введено преподавание родного языка. Но и сегодня, после нескольких лет осуществления этого курса на практике, по-прежнему остро стоит проблема нехватки квалифицированных преподавателей и не решен вопрос “Как следует преподавать?” Одни считают, что обучение родному языку должно быть ориентировано на овладение живой разговорной речью. Другие же полагают, что, покуда сохраняется живая языковая среда, разговорной речью можно овладеть естественно, и нет необходимости преподавать ее в школе. А если уж родной язык становится частью учебного процесса, то следует сделать курс обучения более глубоким по содержанию — например, обучать чтению классических текстов на литературном языке (вэньянь) в тайваньском произношении. В настоящее время в обществе пока нет согласия относительно того, в каком направлении должно развиваться обучение родному языку.
Многих родителей особенно беспокоит то, что преподавание в школе родного языка может увеличить и без того немалую учебную нагрузку учащихся. В частности, в связи с предстоящим введением в сентябре 2001 года во всех начальных школах Тайваня преподавания английского языка многие опасаются, что уроки английского и родного языка будут неизбежно сталкиваться друг с другом в условиях дефицита учебного времени.
Научный сотрудник Института этнологии Академии Синика Юй Бо-цюань провел в октябре 1998 года опрос всех учителей тайбэйской начальной школы Цзючжуан. На вопрос “Что важнее в начальной школе — обучение английскому языку или родному языку?” 42 процента опрошенных ответили, что “обучение родному языку важнее”, а 48 процентов — что “обучение обоим языкам одинаково важно”. Однако, когда был задан вопрос “Обучением какому из двух языков можно пожертвовать в случае конфликта между ними?”, 81 процент опрошенных ответил, что пожертвовать можно обучением родному языку. Здесь очевиден разрыв между убеждениями и конкретными действиями — даже те, кто непосредственно связан с преподаванием родного языка на низовом уровне, понимают, что “трудно противиться глобальным веяниям”.
Уважать естественные законы развития языка
Однако, как бы ни отличались друг от друга высказываемые мнения, все они не могут заслонить один факт, а именно: новое поколение, которому предстоит вершить судьбами Тайваня в XXI веке, вовсе не обязательно будет говорить по-тайваньски. Результаты нескольких опросов указывают на то, что существует тенденция к уменьшению использования молодыми людьми тайваньского наречия. Так, согласно результатам выборочного опроса, проведенного журналом “Синорама”, среди жителей Тайваня в возрасте моложе 30 лет только чуть более 30 процентов считают, что говорят на южнофуцзяньском диалекте свободно; это гораздо меньше соответствующего показателя в возрастной группе старше 30 лет, составляющего 60 с лишним процентов. Возможно, тайваньское наречие и не постигнет участь языков аборигенов и диалекта хакка, которым грозит исчезновение, и все же его будущее едва ли можно назвать внушающим оптимизм.
Рассматривая данную проблему в более широком контексте, можно отметить, что в развитии языков прослеживается определенная цикличность — они переживают периоды расцвета и упадка. И в Азии, и в Европе, — практически повсюду английский язык принят в качестве “первого иностранного языка”, но вместе с тем общее количество языков в мире не уменьшилось, а, напротив, увеличилось. Согласно некоторым оценкам, сегодня в мире насчитывается более 6100 “возродившихся” языков — в два раза больше, чем их было четверть века тому назад. В одних случаях местные языки обрели новую жизнь в результате распада государств, в других случаях благодаря более энергичному и последовательному проведению политики, направленной на поддержку этнических меньшинств, немалое число языков, находившихся на грани исчезновения, было стандартизировано и возрождено — в частности, язык пинпу — одной из коренных народностей Тайваня.
Предоставляется ли молодому поколению, которому суждено определять пути развития Тайваня в XXI веке, право решать по своему выбору, каким языком ему пользоваться? Для молодого поколения происхождение и принадлежность к определенной этнической группе, похоже, не представляются важными факторами, влияющими на выбор языка, — важно лишь, чтобы на языке было “удобно изъясняться”.
Возрастание роли тайваньского наречия — это, очевидно, феномен, обусловленный современной политической ситуацией. В долговременном же плане и прежняя политика “допущения только стандартного китайского языка”, и нынешнее поветрие, связанное с подчеркиванием “главенствующей роли тайваньского наречия”, окажутся, вероятно, исторически преходящими явлениями. Реальный мир языка развивается по своим естественным законам. Не стоит ли нам принять в качестве наилучшего подхода “уважение к естественному ходу событий”? Возможно, получившие распространение в молодежной среде словечки вроде LKK — аббревиатуры, созданной из первых букв латинизированной записи тайваньского слова лау к’о-к’о (букв. “старый [дед]”, употребляется в значении “отставший от жизни”), — или SPP — сун пья-пья (“вульгарный”, “низкопробный”) — как раз и демонстрируют реальную тенденцию развития “тайваньского языка” — к все большему сплаву самых разнообразных элементов различных языков и культур.